«Советская Россия»: Первый день. 22 июня на нашу землю обрушилась война, ставшая Великой Отечественной

И. Фест, автор трехтомной биографии Гитлера: «Это была самая огромная, сосредоточенная на одном театре военных действий вооруженная мощь, которую когда-либо знала история. Наряду с немецкими соединениями стояли двенадцать дивизий и десять бригад Румынии, восемнадцать финских дивизий, три венгерские бригады и две с половиной словацкие бригады, позднее к ним присоединились три итальянские дивизии и испанская Голубая дивизия».

Генерал Гейнц Гудериан: «В роковой день 22 июня в 2 часа 10 минут утра я поехал на командный пункт группы… В 3 часа 15 минут началась наша артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 минут – первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 минут началась переправа через Буг».

Г.К. Жуков: «В 3 часа 17 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний». Я спросил адмирала: «Ваше решение?» Он ответил: «Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота». Переговорив с С.К. Тимошенко, я ответил Ф.С. Октябрьскому: «Действуйте и доложите своему наркому».

В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину».

В ночь с 21 на 22 июня последний посетитель ушел из кабинета Сталина в 23 часа. А в 0.30 ночи Жуков звонил Сталину на дачу и сообщил о выдвижении германских войск к границе. Сталин спросил Жукова: передана ли директива в округа? Речь шла о директиве, предписывающей войскам на границе «скрытно занять огневые точки укрепленных районов» и «все части привести в боевую готовность». Жуков ответил, что директива передана в округа.

Утро 22 июня. Г.К. Жуков: «Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец, слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. Прошу позвать к телефону И.В. Сталина. Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия, И.В. Сталин молчал. Я слышу лишь его дыхание… Наконец, И.В. Сталин спросил: «Где нарком?» – «Говорит с Киевским округом по ВЧ». – «Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскрёбышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…»

В 4 часа я вновь разговаривал с Октябрьским. Он спокойным голосом доложил: «Вражеский налет отбит. Попытка удара по кораблям сорвана. Но в городе есть разрушения… В 4 часа 10 минут Западный и Прибалтийский округа доложили о начале боевых действий немецких войск на сухопутных участках округов».

Командарм К.К. Рокоссовский: «Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет… Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу, командирам дивизий Новикову, Калинину и Черняеву прибыть на мой КП».

В 4 часа 30 минут 28 самолетов 124-го истребительного авиаполка 9-й авиадивизии поднялись в воздух. В ходе начавшегося воздушного боя младший лейтенант Д.В. Кокорев совершил первый в истории Великой Отечественной войны таран. Во время боя у самолета Кокорева отказали пулеметы. Тогда он направил машину против вражеского «Мессершмитта-110» и винтом своего самолета отрубил немецкому истребителю хвостовое оперение. Лишившись управления, немецкий самолет рухнул вниз. Свой самолет Кокореву удалось посадить на поле с убранным шасси. Час спустя младший лейтенант Л.Г. Бутелин таранил на малой высоте самолет «Юнкерс-88». Командир звена 46-го истребительного авиаполка старший лейтенант И.И. Иванов в течение первого дня войны произвел пять боевых вылетов и четырежды вступал в бой с немецкими истребителями. В последнем бою, расстреляв все патроны, он таранил немецкий самолет и сбил его. Это лишь первые примеры.

Однако, пользуясь внезапностью нападения, германские самолеты нанесли ощутимый урон советской авиации. Советские потери составили 1811 самолетов (из них 1489 были уничтожены на земле). Немцы же потеряли лишь 35 сбитых машин и около 100 самолетов было повреждено.

Около 5 утра в Кремль прибыл Сталин. Я.Е. Чадаев, управляющий делами Совнаркома: «Вид у него был усталый, утомленный, грустный. Его рябое лицо осунулось. В нем проглядывалось подавленное настроение. Проходя мимо меня, он легким движением руки ответил на мое приветствие». В 5 часов 45 минут Сталин начал совещание с прибывшими к нему наркомами иностранных дел, внутренних дел, обороны (В.М. Молотов, Л.П. Берия и С.К. Тимошенко), а также начальником Генштаба Г.К. Жуковым и начальником Политуправления Красной Армии Л.З. Мехлисом.

Страничка из журнала посещений (см. в иллюстрнациях)

* * *

Уже шла война, когда наркому иностранных дел СССР В.М. Молотову сообщили о просьбе посла Германии прибыть к нему. Шуленбург ограничился зачтением ноты. В ноте утверждалось, что советское правительство «не только продолжило, но даже усилило свою подрывную деятельность в Германии и Европе, приняло еще более антигерманскую внешнюю политику и привело все свои силы в боевую готовность на германской границе… Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам дать отпор этой угрозе всеми силами, которые имеются у них в распоряжении».

У. Ширер, американский историк: «Это было обычное заявление об объявлении войны, напичканное избитыми лживыми утверждениями и вымыслом, в сочинении которых так навострились Гитлер и Риббентроп всякий раз, когда они оправдывали акт неспровоцированной агрессии. И всё же… на сей раз нынешнее заявление превосходило все предыдущие по своей наглости и лжи».

Очевидно, что Шуленбург, который был против войны с СССР и затем вступил в заговор с целью свергнуть Гитлера, с неохотой выполнил свою миссию. Видимо, эти настроения разделяли и другие работники германского посольства.

В.И. Молотов: «Советник Германского посольства Хильгер, когда вручал ноту, прослезился».

Тем временем советские дипломаты в Берлине безу­спешно в течение всей ночи пытались связаться с министром иностранных дел Германии Иоахимом фон Риббентропом, чтобы вручить ему ноту протеста по поводу непрекращавшихся нарушений немецкими самолетами советско-германской границы.

В. Бережков, переводчик посла: «Внезапно, в 5 часов утра по московскому времени, раздался телефонный звонок. Какой-то незнакомый голос сообщил, что рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп ждет советских представителей в своем кабинете в министерстве иностранных дел…»

Риббентроп не дал возможности Деканозову изложить ноту советского правительства, заявив, что «сейчас речь пойдет совсем о другом. Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе… Далее Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он нам тут же вручил…»

В.Г. Деканозов: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы еще за это жестоко поплатитесь…»

В. Бережков: «Мы повернулись и направились к выходу. И тут произошло неожиданное. Риббентроп, семеня, поспешил за нами. Он стал скороговоркой, шепотком уверять, будто лично был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать. «Передайте в Москву, что я был против нападения, – услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор…»

В первые часы после начала войны Сталин выслушивал сведения о положении на границе и в приграничных республиках.

В 7 часов утра он позвонил в Минск. Заслушал сообщение первого секретаря КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко.

И.В. Сталин: «Сведения, которые мы получаем из штаба округа, теперь уже фронта, крайне недостаточны. Обстановку штаб знает плохо. Что же касается намеченных вами мер, они в общем правильны. Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства. Ваша задача заключается в том, чтобы решительно и в кратчайшие сроки перестроить всю работу на военный лад. Необходимо, чтобы парторганизация и весь народ Белоруссии осознали, что над нашей страной нависла смертельная опасность и необходимо все силы трудящихся, все материальные ресурсы мобилизовать для беспощадной борьбы с врагом. Необходимо, не жалея сил, задерживать противника на каждом рубеже, чтобы дать возможность Советскому государству развернуть свои силы для разгрома врага. Требуйте, чтобы все действовали смело, решительно и инициативно, не ожидая на всё указания свыше. Вы лично переносите свою работу в Военный совет фронта. Оттуда руководите и направляйте работу по линии ЦК и правительства Белоруссии. В середине дня я еще позвоню Вам, подготовьте к этому времени более подробную информацию о положении на фронте».

Пономаренко поручил своим помощникам передать записанное им содержание указаний Сталина всем секретарям обкомов и райкомов, по возможности, и западных прифронтовых районов.

Собирая сведения о ходе боевых действий в первые часы войны, Сталин одновременно работал над подготовкой директивы наркома обороны в связи с началом боевых действий, которая была передана в 7 часов 15 минут утра в округа. Лишь к 8 часам утра Генштаб получил первые более или менее надежные данные, которые, очевидно, были тут же переданы Сталину. Стало известно о разрушительных бомбардировках, которым подверглись военные аэродромы, железнодорожные узлы и города, о начале сражений с сухопутными войсками противника на всем протяжении западной границы за исключением территории Ленинградского военного округа. К этому времени в Кремль были собраны все члены руководства страны, бывшие в Москве, и все ведущие военачальники.

Обсудив эту информацию, военачальники покинули кабинет Сталина около 8.30, а оставшиеся там руководители ВКП(б) и Коминтерна (Димитров и Мануильский) стали решать вопрос о том, как объявить населению стране о войне и кто это должен сделать.

А.И. Микоян: «Решили, что надо выступить по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но Сталин отказался: «Пусть Молотов выступит».

В.М. Молотов: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым – нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход… Как политик он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах…

Это официальная речь. Составлял ее я, редактировали, участвовали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова, там были и поправки, и добавки, само собой… Сталин активно участвовал в работе над текстом речи. За редакцию этой речи он тоже отвечает».

Свое выступление В.М. Молотов начал со слов: «Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории».

Молотов напоминал об исторических традициях борьбы русского народа против иноземных захватчиков: «В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу».

Закончил свою речь Молотов словами, которые стали главным лозунгом Великой Отечественной войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Я.Е. Чадаев: «Сталин зашел в кабинет к Молотову после его выступления по радио. «Ну и волновался ты, – произнес Сталин, обращаясь к Молотову, – но выступил хорошо»… Зазвонил кремлевский телефон. Молотов взял трубку и посмотрел на Сталина: «Тебя разыскивает Тимошенко. Будешь говорить?» Сталин подошел к телефону, немного послушал наркома обороны, потом заявил: «Внезапность нападения, разумеется, имеет важное значение в войне. Она дает инициативу и, следовательно, большое военное преимущество напавшей стороне. Но Вы прикрываетесь внезапностью. Кстати, имейте в виду – немцы внезапностью рассчитывают вызвать панику в частях нашей армии. Надо строго-настрого предупредить командующих о недопущении какой-либо паники. В директиве об этом скажите… Если проект директивы готов, рассмотрим вместе с последней сводкой… Свяжитесь еще раз с командующими, выясните обстановку и приезжайте. Сколько потребуется Вам времени? Ну хорошо, два часа, не больше… А какова обстановка у Павлова?»

И.В. Сталин и маршал Б.М. Шапошников (см. фото в иллюстрациях)

Еще до этого разговора с Тимошенко и до начала выступления Молотова Сталин около 12 дня звонил второй раз Пономаренко. Прежде всего его интересовало: «Что Вы можете сказать о военной обстановке? Что делает и как чувствует себя товарищ Павлов?»

П.К. Пономаренко: «Павлов, несмотря на свои положительные качества… под давлением тяжелой обстановки, особенно из-за утери связи со штабами фронтовых войск… потерял возможность правильно оценивать обстановку и руководить сражающимися частями, проявляет некоторую растерянность… не сосредотачивается на главных проблемах руководства. «Я хотел бы просить Вас, товарищ Сталин, прислать в штаб фронта одного из авторитетных маршалов Советского Союза, который… изучил бы внимательно обстановку, продумывал бы неотложные мероприятия и подсказывал их командующему». Сталин ответил: «Я уже думал об этом, и сегодня же к вам выезжает маршал Борис Михайлович Шапошников. Имейте в виду: это опытнейший военный специалист, пользующийся полным доверием ЦК. Будьте к нему поближе и прислушайтесь к его советам».

Я.Е. Чадаев: «Выслушав Тимошенко, Сталин нахмурил брови… положил трубку на аппарат и сказал: «Павлов ничего конкретного не знает, что происходит на границе! Не имеет связи даже со штабами армий! Ссылается на то, что опоздала в войска директива… Но разве армия без директивы не должна находиться в боевой готовности?»… Через какое-то мгновение, сдерживая свой гнев, Сталин добавил: «Надо направить к Павлову Шапошникова. Я не сомневаюсь, что он поможет организовать управление войсками, укрепить их оборонительные позиции. Но наши войска, видимо, не могут справиться с задачей прикрытия западной границы. Они оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов. С первых часов вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация… Да, не успели мы подтянуть силы, да и вообще не все сделали… не хватило времени».

Берлин. Гитлер выступает с объяснением причин нападения на СССР.

Курт Типпельскирх, историк: «Гитлер «широкими мазками нарисовал картину неизбежного исторического хода событий, начиная с Версальского договора, а затем обратился к русской политике прошлого года. Она, по его словам, преследовала цель в тайном сотрудничестве с Англией сковать немецкие силы на Востоке… Советский Союз, заявлял далее Гитлер, постоянно усиливал свои войска на восточной границе Германии; в последние недели русские стали всё более и более открыто нарушать германскую государственную границу.

Поэтому он решил снова вверить солдатам судьбу и будущее германской империи и народа. Воззвание Гитлера было дополнено выступлением имперского министра иностранных дел перед представителями немецкой и иностранной печати, в котором тот указал на угрозу большевизма для всего мира. Немецкий народ, заявил в заключение министр иностранных дел, сознает, что он призван спасти всю мировую культуру от смертельной угрозы большевизма и освободить путь для истинного социального подъема».

В. Бережков (купил экстренный выпуск одной из берлинских газет 22 июня): «Там были напечатаны первые фотографии с фронта: с болью в сердце мы разглядывали наших советских бойцов – раненых, убитых… В сводке германского командования сообщалось, что ночью немецкие самолеты бомбили Могилёв, Львов, Ровно, Гродно и другие города. Было видно, что гитлеровская пропаганда пытается создать впечатление, будто война эта будет короткой прогулкой».

Г. Гудериан (о событиях второй половины того дня): «Внезапность нападения была достигнута на всем фронте танковой группы. Западнее Брест-Литовска 24-м танковым корпусом были захвачены все мосты через Буг, оказавшиеся в полной исправности. Северо-западнее крепости в различных местах полным ходом шла наводка мостов. Однако вскоре противник оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное сопротивление. Особенно ожесточенно оборонялся гарнизон имеющей важное значение крепости Брест, который держался несколько дней, преградив железнодорожный путь и шоссейные дороги, ведущие через Западный Буг в Мухавец».

Я.Е. Чадаев: «В течение 22 июня после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они еще не испытывали тогда больших тревог и волнений. Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина, я шел позади К.Е. Ворошилова и Г.М. Маленкова. Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия как кратковременную авантюру немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и В.М. Молотов».

Н.Н. Воронов, главный маршал артиллерии: «В то время в Ставку поступало много донесений с фронтов с явно завышенными данными о потерях противника… Вследствие этого сообщения генералов Генштаба были невыразительными, похожими одно на другое и редко отражали подлинную картину развернувшихся сражений».

Недостаточность информации отразилась в содержании оперативной сводки Генерального штаба на 10 часов вечера 22 июня. В ней говорилось: «Германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями СССР, имея незначительный успех на отдельных направлениях. Во второй половине дня с подходом передовых частей полевых войск Красной Армии атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника».

Между тем отсутствие полной информации о положении дел на фронте 22 июня вызывало немалое беспокойство у Сталина. Во второй половине дня он позвонил в Генштаб.

Г.К. Жуков (приводит слова Сталина): «Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем маршала Шапошникова и маршала Кулика. Шапошникова и Кулика я вызвал к себе и дал им указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущёвым выехать в штаб фронта в Тернополь». Я спросил: «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?» И.В. Сталин ответил: «Оставьте за себя Ватутина». Потом несколько раздраженно добавил: «Не теряйте время, мы тут как-нибудь обойдемся».

Несмотря на преуменьшение рядом руководителей нависшей угрозы, те, кто был 22 июня в Кремле, вспоминали серьезность дискуссий, происходивших в сталинском кабинете.

Я.Е. Чадаев: «Довелось присутствовать на двух заседаниях у Сталина и вести протокольные записи этих заседаний. Что особенно запомнилось – это острота обсуждаемых вопросов на фоне отсутствия точных и конкретных данных у нашего высшего политического и военного руководства о действительном положении на фронтах войны. Несмотря на это, решения были приняты весьма важные и неотложные».

Среди этих решений Жуков упоминает Указ о проведении мобилизации и проект постановления о создании Ставки Главного Командования.

Вечером в Кремле узнали о выступлении по радио премьер-министра Великобритании.

Уинстон Черчилль: «Никто за последние 25 лет не был более ярым противником коммунизма, чем я. Я не беру обратно ни одного слова, которое я когда-либо сказал о нем. Но сегодня это уже не имеет никакого значения… Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной страны, охраняя поля, которые обрабатывали их отцы с незапамятных времен. Я вижу, как они охраняют свои дома, в которых их матери и жены молятся… за безопасность своих любимых, возвращение их кормильцев, их защитников. Я вижу десятки тысяч русских деревень, в которых средства к существованию с таким трудом извлекаются из земли, но где есть человеческие радости, где девушки смеются, а дети играют. Я вижу, как на них движется омерзительная нацистская военная машина… Я вижу мрачную, послушную, грубую массу гуннской солдатни, которая ползет, как стая саранчи… Из этого ясно, что мы окажем России и русскому народу любую помощь, которая в наших силах».

Из печати и от дипломатических представителей ряда государств советское правительство узнало и о других проявлениях солидарности с Советским Союзом, выраженных в первый же день войны. Несмотря на то, что нападение Германии было неожиданным и породило в ряде случаев растерянность и панику, в стране преобладали боевой дух, стремление дать отпор врагу. Отражением этих настроений стала популярность большого количества песен, созданных в первые же дни войны. (В первые четыре дня войны их было создано около ста, а за первые три недели – около 200.) В этих песнях призывы к героической борьбе и уверенность в победе соединялись с именем Сталина. 22 июня поэт А. Сурков написал «Песню смелых», в которой были слова:

Смелыми Сталин гордится,

Смелого любит народ,

Смелого пуля боится,

Смелого штык не берет!

Так начиналась беспримерная война советского народа против самого страшного врага за всю историю страны.