«ПРИОКСКАЯ ПРАВДА» №15, 2011 г.
Начало марта 1943 года. С боями взят один из самых крупных городов Украины – Харьков. Но закрепить успехи не удалось: под давлением превосходящих сил противника город был оставлен. Наша бригада, отойдя с рубежей Харькова, перекрыла дорогу на Белгород в районе населенных пунктов Борисовка–Головчино. При выполнении приказа с группой, которой я командовал, случился казус. Мое отделение разведчиков на трофейной самоходке патрулировало автодорогу вдоль реки Ворскла. Главная задача – наблюдение за наличием воинских частей противника.
Все прошло вроде бы нормально, противника и каких-либо следов его не обнаружили. Уже возвращались в часть, которая находилась в Борисовке, в нескольких километрах от нас. Утратив бдительность, мы сидели спокойно на броне. И вдруг неожиданно наша самоходка немецкого происхождения подверглась обстрелу из стрелкового оружия. Пули зацокали по броне. Начали взрываться мины.
Мы были уверены, что противника в этом районе не могло быть. Поэтому, пройдя обстреливаемый участок, остановились. Конечно, мы могли бы следовать в свою часть. Благо задание было выполнено. Однако в этом случае не исключены потери с нашей стороны. Да и в части нас бы обязательно спросили: а что сделано для установления данных, кем были обстреляны?
Поэтому как старший даю команду: лежать и держать на прицеле участок, откуда нас обстреляли. А затем я и один из моих бойцов без оружия направились в сторону стрелявших. Идем, размахиваем руками, кричим, что свои. Однако все равно нас сбили с ног и приволокли как пленных. Словом, нам не поверили. Кое-как убедили, успокоили всех и двинулись в свою часть. Через полчаса были на месте.
Через несколько дней после этого инцидента в бригаду прибыл командир нашего 5-го Гвардейского Сталинградского танкового корпуса генерал-лейтенант А.Г. Кравченко. Бригада была построена, и он стал обходить подразделения. Сразу же за колонной штаба в строю стояли взводы роты управления. Командира у нас не было. Не помню: то ли он попал в госпиталь, то ли его перевели на другую должность. И на меня возложили исполнение обязанностей командира. Когда А.Г. Кравченко подошел к нам, я, как положено по уставу, приложив руку к пилотке, доложил: «Взвод разведки. Исполняющий обязанности командира взвода рядовой Тарасов!» Командир корпуса внимательно посмотрел на меня и, повернувшись к нашему командиру бригады, спросил: «С какого же это времени у нас взводами, более того – разведывательным взводом, стали командовать рядовые?»
Наш ротный капитан стал пояснять причину и в заключение сделал вывод: «Тарасов – опытный и грамотный командир отделения, хорошо ориентируется в боевой обстановке». Но командир корпуса тогда задал ему другой вопрос: «Так почему же ваш опытный командир отделения до сих пор ходит в рядовых». Присвойте этому командиру отделения звание сержанта. На взвод разведки назначьте офицера. К вам поступило распоряжение о направлении в штаб корпуса группы младших командиров, включите в их состав и этого исполняющего обязанности командира разведвзвода». Так в течение пары минут я стал сержантом, но был огорчен, что, прослужив почти год в сложившемся дружном взводном коллективе, вынужден его покинуть.
Через три дня меня вызвали в штаб бригады, познакомили с приказом командира о присвоении мне звания сержанта и назначении старшим группы от нашей бригады, которая в составе корпусной группы должна отправиться в Горьковскую область на трехмесячные курсы младших лейтенантов в Гороховецкие лагеря. Мне вручили на всех аттестаты – денежный, вещевой и продовольственный и дали два военных билета. Один мой старый, в котором я значился рядовым и второй новый, в котором я значился сержантом. Однако в новой книжке не были проставлены печати, так как начальник штаба бригады, который владел бригадной печатью, куда-то выехал, а прибывшая за нами машина не могла ждать. Но меня успокоили, что все мои данные находятся во всех документах.
В штабе корпуса мы пробыли три дня: прошли медицинскую комиссию, от нас приняли зачеты по тактике танкового боя, по огневой и политической подготовке. По всем зачетам я получил отличные оценки и был назначен старшим корпусной команды из 20 человек. Это назначение в последующем обернулось для меня большой бедой. Дело в том, что продовольственный аттестат в штабе корпуса вручили мне, но, оказывается, старшие групп из других бригад полученные в своих частях продаттестаты не сдали в штабе корпуса. В результате этого мы пользовались продовольственным пайком почти в двойном размере. Получалось так, что мы имели паек на всю команду, а вошедшие в состав команды из других бригад получают еще тайно от нас такой же паек. Все завершилось скандалом.
Мы были уже недалеко от места назначения. Последняя и роковая для меня пересадка состоялась в Арзамасе. Я сразу же направился к военному коменданту и попросил ускорить наше отправление. Но получил ответ: «Ждите!» Утром было сказано то же самое. Пришел к своим довольно взвинченным. К этому времени многие от безделья успели хлебнуть и в мой адрес посыпались нарекания: мол, я веду себя в комендатуре не как фронтовик, а как слабак. Парни из нашей бригады были тоже навеселе и предложили мне для успокоения фронтовые сто грамм. Потом я не раз ругал себя, что в той обстановке согласился хлебнуть спиртного.
Через некоторое время ко мне подошли старшие групп из других бригад с предложением вновь пойти в комендатуру на этот раз делегацией и не просить, а требовать нашего отправления. Хмельное сделало свое дело, и я поддался на эту удочку. Пошли мы трое, но за нами увязалось еще человек пять, так называемая поддержка. В комендатуре, когда мы пришли, проходил инструктаж военных патрулей. Комендант стал нас выпроваживать. Мы же, разгоряченные хмелем, возмутились таким отношением к нам, фронтовикам, вступили в перепалку с «тыловыми крысами». Завершилось все тем, что нас арестовали, извлекли из карманов содержимое, а у меня, кроме всего, изъяли продовольственные талоны, в том числе и те, которые я отобрал у старших бригадных групп. Сразу же обратили внимание на то, сколько мы незаконно получили продуктов. И это при трудностях страны в военное время. Меня сразу же отделили от всех и под конвоем отвели на гауптвахту, которая представляла собой большую землянку во дворе комендатуры. Поставили часового.
Прошло три часа. Я многое передумал, во многом осудил себя. Из головы не выходили мысли, что будет со всеми нами, что будет со мной. И вдруг распахнулась дверь и в землянку-гауптвахту ворвалось человек пять мужиков из нашей команды. Шумят: «Выходи скорей, через 20 минут поезд отойдет, комендант назначил старшего, все документы передал ему. Часового мы скрутили, забросим в землянку – и айда. Пока хватятся, мы будем далеко. Я уж собрался бежать. Но одумался. У коменданта есть все данные о нас. Мои личные документы находятся в комендатуре. Нападение на часового, побег с гауптвахты – все это грозит штрафной ротой. Кратко пояснил боевым товарищам, что, оставаясь на месте, смогу объяснить необоснованность моего задержания. Если же убегу, то не только я, но и они могут попасть не на офицерские курсы, а в штрафники. Согласились и распрощались. Оставили мне папиросы и зажигалку.
Утром меня выводят из землянки, сажают в машину и с охраной везут в центр города к какому-то солидному зданию. Ввели в небольшой кабинет. Сидящий за столом офицер достает мою красноармейскую книжку старого образца – 85-й танковой бригады и спрашивает: «Твоя?» «Да», – отвечаю. Достает другое удостоверение – военный билет, выписанный мне перед отъездом. «А это тоже твое?» Я подтвердил. Ну а потом начались длительные расспросы, допросы: откуда родом, кто родители, где учился, где служил, какая моя настоящая фамилия. Мне, как я понял из задаваемых вопросов, предъявляли обвинение в том, что я совершенно другое лицо, документы у меня поддельные и что я, судя по моей внешности, даже и не русский. Словом, понял, что нахожусь в отделе контрразведки, кратко ОКР «Смерш». Сколько я пробыл там, не знаю – дней, наверное, пять или шесть. Кормили нормально, голодом не морили, никаких избиений не было, как утверждают сегодня, до меня никто даже пальцем не дотронулся. Однако и не верили мне, все мои доводы считали ложью.
Но, наконец-то, во время очередного вызова мне сказали: «К нам поступили данные, подтверждающие ваши показания. Комендатура допустила ошибочное задержание. Забирайте свои вещи, документы и пакет, на нем адрес, по которому вы должны явиться. Вручите пакет начальнику, дальнейшее будет решать он. Вот пропуск на выход. Свободны».
Добрался до пересыльного пункта. Предъявил начальнику пакет, документы и стал проситься направить меня туда, куда я следовал, или обратно в свою воинскую часть. На обе просьбы получил отказ. Мне сообщили, что в армии вводится единоначалие, упраздняется институт комиссаров, соответственно ликвидируются военно-политические учебные заведения. Поступило требование по срочному подбору и направлению кандидатов на обучение во 2-е Ленинградское стрелково-минометное училище. В состав кандидатов из числа молодых, грамотных, прошедших службу в боевой обстановке военнослужащих включен и я.
Виктор Степанович ТАРАСОВ.